Исполнитель роли подполковника Пряникова в сериале «Мажор» рассказал «ТН» о наболевшем. О том, почему после 50 лет актерам приходится нервничать, что мешало ему довести своих возлюбленных до загса, в чем сложность воспитания сына и о многом другом, о чем мужчины говорят редко.
04.05.2018, 07:15, Алла Занимонец

На съемку Дмитрий приехал вместе со своим единственным сыном — 12-летним Нестором, которого ласково зовет Нес. В глаза сразу бросилось внешнее сходство отца и сына, и, как выяснилось по ходу дела, у обоих еще и отменное чувство юмора. Поскольку родители парня — актеры (мама — актриса Мария Шалаева), то сразу возник вопрос: сниматься в кино молодого человека не тянет?

Дмитрий: Он уже снимался несколько раз у Машиных друзей. И в авторских работах, и в коротком метре. Да, Нес?

Нестор: У студентов, в их дипломных работах.

— Ну и как? Понравилось?

Нестор: Не-е-е. Роли не очень. И я больше люблю быть не главным героем, не в кадре работать, а находиться за кадром. Помогать чем могу.

Дмитрий: Это замечательно. Не надо ему быть актером, слишком сложная профессия. Когда он был совсем мал, я обсуждал с Машей, что ни в коем случае никакого актерства. Маша была согласна, а сейчас говорит: а кем парню быть, раз мама с папой актеры. Думаю, время покажет. И не родителям решать, какую профессию выбрать ребенку.

— Дмитрий, в интернете пишут, что вы сами с 12 лет занимались в драмкружке. Выходит, рано определились с профессией и совета у взрослых не просили.

— В интернете бог знает что тиражируют. В школьные годы я в театральные кружки не ходил, но выступал на всех праздничных концертах, в основном читал стихи про Ленина. Хотя стеснялся выходить на сцену. Приходилось преодолевать застенчивость. А вот когда уже учился в Одесском политехническом институте, играл в студенческом театре.

Но Нестора в театральные кружки не тянет. Если в школе задают выучить наизусть стихотворение, с ним занимается его мама. Мне не хватает терпения. Я люблю подкалывать, иронизировать, без юмора не могу о­бщаться. Становлюсь занудлив и раздражителен. Для воспитателя такая манера — не в плюс. К детям подход надо искать, а я не умею.

— С сыном часто видитесь? (Дмитрий и Мария расстались после рождения Нестора. — Прим. «ТН».)

— У нас с Нестором нет стабильных встреч. Стараюсь забирать его в выходные, но смотрите, что получается! Нужно сделать пустяк — домашнее задание, а дальше мы будем гулять, смотреть кино, встречаться с друзьями. Но уроки растягиваются на два-три часа, я постепенно зверею и иду на принцип. Говорю: я от тебя не отстану, пока не сделаешь все до конца. И выходной день, который мог быть таким красочным, таким крутым, превращается во мрак. И даже если в этот день ко мне приезжают в гости друзья, то все веселятся на кухне, а мы с Нестором сидим в спальне и корпим над учебниками.

Понимаю, что застращал ребенка, но с этой скользкой дорожки свернуть не могу. Да, я совсем не педагог. (Вздыхает. Нестор ободряюще улыбается.)

— Ваш сын невероятно обаятельный!

— Друзья говорят: отстань от ребенка, он близок к идеалу. Со стороны посмотреть — так и есть. (Смеется.) Помимо общеобразовательной школы, сын учится в музыкальной, свободно изъясняется по-французски. Говорит бегло и абсолютно точно.

Нестор в общении со мной пользуется своим обаянием как оружием. Он страшно коварен. (Смеется.) Его острый ум использовать бы в созидательных целях… Если ему что-то нужно, он изящно выстраивает беседу так, чтобы коснуться, как бы невзначай, темы, которая его интересует. Допустим, ему нравится некая модель телефона. И я замечаю: эта вещь постоянно у меня перед глазами. То журнал «случайно» откроется на страничке рекламы, то в мессенджере от Нестора картинка прилетит, то беседа так повернется, что мы о телефонах заговорим. Я всегда точно знаю, что ему подарить.

— Чем, кроме внешности, вы с ним похожи?

— Ничем. Нестор, как все современные дети, не жалует книг, а я читал, как большинство советских мальчиков и девочек, запойно. Маме даже приходилось отнимать книги, чтобы я зрение не посадил.

— Но, похоже, ему передалось ваше чувство юмора. С лету отвечает и очень остроумно. Он носит вашу фамилию?

— Нет. Это стало для меня неожиданностью, но так решила Маша. А она мать — значит, права. Мы не были расписаны. Надеюсь, когда сын получит паспорт, возьмет мою фамилию. Необычное имя тоже Маша придумала. Как сыщик Бурма из одноименного французского сериала. Сначала мне показалось — как же так, парню будет сложно с таким именем! А теперь смотрю: он вылитый Нестор!

— Вы были женаты лишь однажды, в молодости и не на матери своего единственного ребенка. Дмитрий, что не так? Вам некомфортно в браке?

— Каждый раз, когда я проживал какой-то отрезок жизни со своей очередной избранницей, я собирался сделать ей предложение. Но никогда не доходил до этого важного момента, мы успевали расстаться. Причем несколько раз было все совсем серьезно, я даже знакомил девушек с мамой. Они после этого расслаблялись, что ли… и, собственно, все. Совершали поступки, которые приводили к разрыву. Я присматривался: ох, ни фига ж себе! Так вот значит как?

Самые длительные отношения у меня были с женой, мы прожили вместе шесть лет. Четыре года у меня была чудесная Лена. Мы жили в гражданском союзе, но Несу она совсем не нравилась — он упорно не хотел звать ее по имени.

— Нестор, ты против того, чтобы у папы была жена?

Нестор: Да, против…

Дмитрий: Он боится конкуренции, не хочет, чтобы появились другие дети.

— Но у мамы же есть ребенок от другого брака.

Дмитрий: Ну, это другое. Дуську Нестор обожает и сам воспитывает. Ей уже 7 лет.

— Дмитрий, как вы познакомились с Марией Шалаевой?

— Это случилось в 2000-м, снимались в Ялте в фильме Юрия Рогозина «Первокурсница». По сюжету преподаватель, которого я играл, влюбляется в студентку. Мы с Машей по­дружились, я познакомил ее со своим другом, режиссером Серегой Ткачевым, и он, понаблюдав за нами, написал сценарий полнометражного фильма «Маша», где мы сыграли вдвоем.

Вообще, история наших отношений покрыта мраком. (Смеется.) Все, что Нестор знает, это то, что мы любили друг друга. Что нас связало? Она младше лет на 15, из другого поколения, мне неведомого. Мне хотелось узнать ее поближе. Маша — сильный, целеустремленный, очень волевой человек. К моему удивлению, она оказалась не только чудесной разноплановой актрисой, но и потрясающей матерью.

Мы прошли длинный путь претензий. И вышли на другой уровень общения. Она всегда знала, что я очень люблю нашего сына.

— Давайте вернемся к вашей актерской биографии. Вы отучились в Одесском политехническом институте и вдруг неожиданно рванули в Ленинград, поступили в легендарный ЛГИТМиК.

— Политех через дорогу от дома, вот и пошел. А там еще дед — профессор… К тому же мне не хотелось попасть в армию, в те годы шла война в Афганистане, а в политехе была военная кафедра. Но уже с первого курса занимался в студенческом театре эстрадных миниатюр — КВН, юморины.

Я окончил пятый курс, сдал госэкзамены, когда мои приятели — Леша Агопьян и Юра Стыцковский — собрались поступать в ЛГИТМиК. Я поехал в Ленинград просто за компанию. И увидел другой мир. В общем, решился тоже пойти на туры. Забегая вперед, скажу: мы поступили с первого раза при конкурсе 400 человек на место!

Надо было прочитать прозу, стихотворение и басню. Плюс еще конкурс — песня, танец. Но самое главное — это басня. На первых турах я читал Дениса Давыдова, но мастер сказал: нужна классика. В срочном порядке прибавился Крылов. Разумеется, я волновался и чрезмерно размахивал руками. Поэтому, когда вышел к комиссии, прижал их к бедрам. Смотрелось это так. (Дмитрий встает в позу футболиста, ожидающего пенальти, и, поднимая поочередно ладони, начинает читать басню, акцентируя каждую новую сточку.) «Дворовый, верный пес Барбос, Который барскую усердно службу нес, Увидел старую свою знакомку, Жужу, кудрявую болонку, На мягкой пуховой подушке…» Комиссия рухнула от смеха, и я был принят.

Самым сложным оказалось вер­нуться домой и сообщить деду, что я собираюсь быть актером. В руках уже был диплом инженера-экономиста по специальности «экономика и организация промышленности», я даже собирался в аспирантуру. С­пециальность хорошая, наверняка давно был бы олигархом, если бы не пошел в артисты. Слава Богу, дед дожил до моих больших ролей в кино. Видел, к примеру, «День рождения Буржуя».

— После этого фильма на вас обрушилась популярность — до сих пор все помнят вашего Артурчика.

— От буржуйской популярности я бегал и от всего, что мне предлагалось в кино вдогонку за Артуром, отказывался. Не чувствую себя комфортно в повторе, мне дико скучно. Сыграть что-то похожее можно, если материал круче. Роль Артура оказалась знаковой, меня сразу стали узнавать прохожие на улице, но башню не снесло, я был взрослым человеком, уже за 30. До встречи с Толей Матешко, режиссером «Буржуя», успел послужить шесть сезонов в питерской Александринке, переехать в Москву, сняться у Грымова в «Му-Му».
Меня долго ассоциировали с Артуром, представляли, что я такой же, как он: весельчак, балагур. С таким можно запросто… Бывало, подходили мужики на улице, хлопали по плечу: да сделай ты лицо попроще! Или руки тянули к солнцезащитным очкам, стараясь сдернуть. Ты чего, прячешься, да? А я тебя по родинке узнал! Со временем я научился рожу кирпичом держать, но поначалу было дико.

Скажу без ложной скромности — мне повезло. Суперпопулярных проектов у меня несколько: кроме «Буржуя», «Бой с тенью», «Бедная Настя», «Мажор». Кстати, моя 76-летняя мама очень любит этот сериал. Говорит мне: «Дима! Люди, которые не знают, что ты мой сын, утверждают, будто ты гениален». При этом, кстати, она очень критична.

— Прочитав сценарий «Мажора», вы сразу поняли, что вам улыбнулась удача?

— Я его прочел и сильно задумался, потому что в мажоров с человеческим лицом не верю. Агент принялась меня переубеждать: познакомься, говорит, с режиссером. Разговор со Статским все изменил.

Кстати, Костя — режиссер популярной «Закрытой школы», после которой Паша Прилучный проснулся звездой. Думаю, он сразу его видел в роли Мажора и не ошибся.

— Нестор, ты смотрел «Мажора»?

Нестор: Мне фильм понравился, из десяти баллов даю семь.

Дмитрий: Да ладно, ты несколько раз пересматривал.

Нестор: В конце первого сезона, когда Мажора сажали в тюрьму, я рыдал. Но я ведь не знал, что будет продолжение.

— Папа в роли подполковника Пряникова похож на себя настоящего или вообще другой человек?

Нестор: Похож, шуточками. Мне понравилось то, что его герой неоднозначный. Хочу, чтобы папа играл плохих парней, а не хороших. Меня бесит, что во всех фильмах зло проигрывает и побеждает добро. Так в жизни не всегда бывает.

Дмитрий: После «Мажора» пошли нескончаемые предложения играть ментов. Поскольку не могу вообще без профессии остаться, соглашаюсь. Критерий при выборе такой: чтобы хотя бы не было стыдно за роль. Проблема в том, что сценарии в основном приходят дрянные. Да еще и роль не главная… В Голливуде на взрослых мужиках индустрия построена, а у нас… Как только актеру стукнуло 50 — все, будто бы крест поставили. То второстепенная роль папы героя, то начальника какого-нибудь.

— Вам 53 года. Если глобально — довольны, как в жизни все сложилось?

— Нет. Я бы хотел иметь семью, кучу детей, большой дом и почивать на лаврах. Полагал, что к этому все идет, но выяснилось, что критерии профессиональной оценки сильно изменились. Недавно моему агенту сказали: «А кто такой этот Шевченко? Что за актер? У него нет странички в Instagram». Недавно свершилось, я завел эту самую страничку. С семьей тоже не так все просто. Думал — большая ответственность, вот и ждал стабильности и лучших времен, когда, наконец, наступит полный шоколад. Но этого так и не произошло.

_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Дмитрий Шевченко
Родился: 17 июня 1964 года в Одессе
Семья: сын — Нестор (12 лет)
Образование: окончил инженерно-экономический факультет Одесского политехнического института, затем — Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии им. Н. К. Черкасова
Карьера: с 1992 по 1997 год служил в Александринском театре в Санкт-Петербурге. Снялся более чем в 70 фильмах и сериалах, среди которых: «Му-Му», «День рождения Буржуя», «Марш Турецкого», «Остановка по требованию», «Бедная Настя», «Гибель Империи», «Батальонъ»

Май 27, 2018

Новость о том, что Захар Прилепин создает «Русский лес» с помощью токенов, заставила журналистов искать криптоферму у известного российского писателя. «Инвест-Форсайт» побывал на хуторе Прилепина в Одинцовском районе и из первых уст узнал, какие проекты реализует сегодня литератор и общественный деятель, можно ли заработать на жизнь писательством и видит ли он себя бизнесменом.

– Захар, расскажите, пожалуйста, что строится здесь, в Лапино?

– «Русский лес» – дом творчества, дом культуры. Мысль построить такое пространство пришла ко мне после того, как я несколько раз побывал в гостях у Эмира Кустурицы. Его Дрвенград из декораций (для фильма «Жизнь как чудо») превратился в место сбора всех странных, удивительных, талантливых маргинальных персонажей мировой кинематографической и интеллектуальной элиты – у него бывают крупнейший американский философ Наом Хомский, Том Круз, Джонни Депп, да кто угодно! В России, как мне кажется, нет такого пространства, где не в а-ля-русс стиле, а в нормальном, насыщенном природным воздухом либо дождем месте встречаются люди, которым надо встречаться, которым нужно друг с другом увидеться, помолчать и приходить к каким-то общим точкам взаимопонимания либо ссориться окончательно.

Я решил его создать, в том числе чтобы порадовать себя. Кроме всего прочего, я хотел бы, чтобы у условных Эмира Кустурицы или Ману Чао, когда они приезжают в Россию, было место, куда они могли прийти и познакомиться с самыми разными русскими людьми.

По возможности мы будем развивать инфраструктуру этого места. У нас тут будут свой отшельник, свое крестьянское хозяйство – коровки, козочки; детские площадки. Может быть, какие-то будут музейные вещи, художественные выставки. Это пространство должно не имитировать русскую культуру, а воспроизводить ее в близком к оригиналу виде.

– На древнерусской теме хотите заработать?

– Мы бизнес-планов себе пока не рисовали. Сейчас это культурологический проект. Возможно, впоследствии будут концерты, выставки, еще какие-то вещи, за которые посетители будут платить.

Мир не без добрых людей, и мы нашли тех, кто готов инвестировать. У нас такая сложилась ситуация, что каждая среда так или иначе зациклена на самой себе. Вот есть художники – они знают только художников. Есть поэты – знают только поэтов. И бизнесмены тоже в кучке, но они хотят с кем-то общаться. Есть такие бизнесмены, которые хотят, например, сесть за общий стол с Никитой Сергеевичем Михалковым или с Серегой Шаргуновым или услышать песни под гитару. И они готовы ради этого вкладываться.

– Можете немного рассказать об экономике этого проекта? Интернет всколыхнула новость о том, что «Русский лес» токенизирован. Кому пришла в голову эта идея?

– Я максимально далек от этого. Есть люди, которые занимаются проектом профессионально. Надо какие-то средства привлекать, и они делают то, что им понятно, а мне не очень.

Ред.: Продюсер проекта «Русский лес» Дмитрий Кузнецов рассказал, что сейчас все желающие могут стать участниками полузакрытого клуба «Русский лес», купив токены Lapino – ими впоследствии можно будет оплатить проживание на хуторе, поход в баню или участие в лекции. Перед выпуском токенов участники проекта советовались с фермером и криптоэнтузиастом Михаилом Шляпниковым. А в качестве эксперта по коммерциализации хуторской жизни привлекли Германа Стерлигова. Правда, обещают, что хлеб будут продавать дешевле, а не за полторы тысячи рублей за буханку, как этот «мироед».

Я не бизнесмен, я просто культурный куратор этого проекта. Знаете, в Нью-Йорке есть ресторан «Русский самовар», который открыли Бродский, Барышников и Каплан. Я был у них в гостях. Естественно, там один Каплан находился. Тем не менее все знали, что к этому месту Бродский и Барышников имели отношение, и все туда шли. Поэтому я буду сюда по возможности заезжать. Думаю, что смогу запустить этот проект, чтобы он был самовоспроизводящийся, потому что здесь и со мной, и без меня могут люди встречаться, собираться. Главное, чтобы было места много. В отпуске я собираюсь вообще тут жить.

– И писать? Можно ли сегодня заработать писательским трудом?

– Ряду писателей – да, можно. В моем случае работает очень много сопутствующих вещей. Сначала ты зарабатываешь себе имя как писатель, а потом на тебя начинает работать разнообразная писательская кухня. Ты продаешь новую книгу, потом эта книга переводится на иностранные языки. Допустим, у меня на 20 или на 25 языков переведены книги, их периодически покупают разные страны. Кто-то платит много, кто-то меньше. Еще средства приносят театральные постановки, права на экранизацию, выступления.

Пока я не переехал в Донбасс, я достаточно много гастролировал. Сейчас гораздо меньше, может быть, раз в три-четыре месяца выезжаю, делаю три-четыре выступления и опять возвращаюсь. Это все связано с литературным бытием. Потом ты уже можешь выступать в качестве аналитика по тем или иным вопросам, культурологическим или не совсем. Тебе могут заказать какой-то текст по этому поводу как литератору и как человеку, который осмысляет какие-то вещи. В итоге собирается вся эта разнообразная структура окололитературная, которая может позволить мне так или иначе содержать свою семью.

– На писательство сколько приходится примерно?

– Я последние два года вообще не писал книг в связи с переездом на Донбасс. В целом мои доходы из-за этого очень сильно упали. И гастролей было меньше, и книг было меньше, и ряд иностранных издательств отказались сотрудничать: сказали, что они не будут иметь дело с террористом. Но потихоньку эта тема стала затихать, и они поняли, что все-таки выгодней меня тихонько покупать, тихонько продавать, чем совсем со мной дела не иметь. В ряде стран мои книги были достаточно успешны: и во Франции, и в Польше… В Италии я только что получил крупную литературную премию.

В прошлой своей жизни, довоенной, я месяца 3-4 в год работал как писатель. Я уезжал в свою деревню и писал новую книгу, а потом остальное время занимался другими делами. Чем больше книг, тем больше они на тебя работают.

– Вы все-таки успешный писатель и поэтому можете говорить, что этот труд приносит деньги. А вообще, таких людей в России много?

– Не очень много. В целом доход приносит не сама литература. Условно говоря, Дмитрий Быков читает лекции, выступает на радио, ведет какие-то программки, гастролирует. Это все литература, но на грани шоу-бизнеса. Так, на самом деле, было всегда. Скажем, если вспомнить Есенина или Маяковского, они же гастролировали непрестанно, все время выступали. Они на своих книжках не зарабатывали. Как музыканты. Музыканты сейчас не зарабатывают на альбомах: Гребенщиков или Шевчук зарабатывают исполнением своих песен. Это плюс-минус схожая ситуация. Ну, Акунин зарабатывает, наверное, книгами. Улицкая зарабатывает.

– Вы страдаете от пиратства?

– Я никогда не считал деньги, которые из-за этого теряю. Особенно об этом никогда и не задумывался, кроме одного случая, когда мне предложили подписать коллективную бумагу против пиратов. Я говорю: «Да ладно, воруют и воруют. Может, людям есть нечего, дети у них голодные». И мне тогда мои издатели показали фотографию одного из основных держателей пиратской сети, и его дом, может быть, больше этого в 12 раз, где-то в Майями. «Посмотри, как он живет, и не переживай о его доходах», – сказали они мне. Это было лет шесть назад, и это единственный раз, когда я выступил как-то против пиратов. Так, в целом: ну, пираты, черт с ними!

– Чувствуете какую-то угрозу бумажной книге?

– Нет-нет, эта угроза сходит на нет, потому что процент роста продажи электронных книг во всем мире замедлился и находится на уровне 0,3-0,8% в год. Во Франции продажи электронных книг в последнее время не росли и сейчас даже стали снижаться. В Германии то же самое. В России печатная книга по-прежнему популярна. У меня печатных книг продается в 20 раз больше, чем электронных – люди любят бумажную книгу и в России, и в Европе, и везде.

– В целом как вы книжный рынок в России оцениваете?

– Оцениваю не очень хорошо, потому что радикально уменьшилось количество книжных магазинов. Точный порядок цифр не помню, но, условно говоря, в Советском Союзе было 20 тысяч магазинов, а сейчас осталось 6 тысяч. Колоссальные пространства российские – даже не маленькие городки сибирские, дальневосточные, а крупные города – не получают 50% книг, которые стоило бы прочитать.

Я помню, мы в свое время ехали от Нижнего Новгорода на поезде до Владивостока, и в Красноярске очень богатый книжный магазин, дальше – победнее, а в Улан-Уде уже ничего нет. А до людей, которые живут где-нибудь в Салехарде или в Южном Сахалинске, вообще хороших книг не довозят просто. Советская система распространения книг работала в 100 раз лучше. В каждой деревне (я сам вырос в деревне), в маленьком городке, в любых самых незаметных населенных пунктах были замечательные книжные магазины, где можно было купить то, что и в Москве не всегда купишь. Сейчас этого нет. Государство должно более серьезно к этому относиться.

– Вообще, книга – дорогое удовольствие.

– Оно и в Европе тоже дорогое. Там издания стоят раза в 3 дороже. Книга – это все-таки определенная вещь, которая должна что-то стоить.

Кроме того, большие наценки делают сами магазины. Им, видимо, выгоднее на книжку сделать наценку 500 рублей и продать одну, чем привезти пять и сделать наценку по 10 рублей. Видимо, так они рассчитывают свою финансовую прибыль и ведут себя, конечно, не очень корректно. Но это тоже все можно регламентировать, если будет желание.

– Мы поговорили с вами о системе распространения, а что вы думаете о качественном наполнении книжного рынка? О том, сколько на нем сейчас игроков, появляются ли новые какие-то фигуры?

– Я на два года вышел из этой системы, не очень следил за тем, что происходит. На мой взгляд, ситуация в литературе хороша, потому что есть сильнейшие писатели: Алексей Иванов, Александр Терехов, Михаил Тарковский, Олег Ермаков выпускает книгу за книгой, к сожалению, не столь читаемые, как стоило бы. Вот появился молодой писатель Сальников (Алексей Сальников – ред.), вроде бы заметный. Есть мастера старейшие, есть молодые ребята; какая-то движуха происходит. Это очевидно, когда мы встречаемся на ярмарках (я был на них два раза за последние два года). Пишет Вадим Левенталь, Сергей Шаргунов выпустил книжку свою замечательную. Герман Садулаев выпустил новый роман. Есть из чего выбрать, есть что почитать. Это нормальная, во многом превосходящая европейскую ситуацию литературная жизнь, потому что достаточное разнообразие присутствует, широкая линейка – и идеологическая, и стилистическая.

– Вы-то нас порадуете новой книгой?

– Я хотел бы. Может быть, я сейчас в отпуск уйду и напишу биографию Сергея Есенина, потому что предыдущие биографии Сергея Есенина меня не устраивают по многим причинам, и я хотел бы сделать своего Есенина. Не проза – за прозу, может быть, как-нибудь потом возьмусь. А вот биографию Есенина я бы написал.

– Вы уверены, что биографию Есенина кто-то возьмется издавать?

– Любую книгу, даже если я напишу «Колобок-3», конечно, купят. Не было у меня книг, которые не были бы успешны и востребованы.

– Тогда, может быть, поделитесь секретом своего успеха?

– Я неплохой писатель с достаточно парадоксальным взглядом на жизнь. В тот момент, когда я приходил в литературу, люди немножко устали, видимо, от постмодернистских игр и от того, что литература населена в основном стареющим менеджером среднего звена. Этими несчастными московскими людьми, которые ошалели от собственной пустоты, от собственного «Духлесса» бесконечного. И тут вдруг явились какие-то совершенно неожиданные персонажи – нацболы, деревенские парни, гопники, маргиналы. И люди вдруг увидели свой народ, с которым они не сталкивались. Видимо, поэтому меня часто сравнивали с Горьким, потому что и до него была вечная тоскливая жизнь русской аристократии, а с ним вдруг явились пролетарии, Власовы, молодые революционеры. И все: ух, смотрите, какая у нас есть Россия! Там много разных персонажей, не только Болконские. Может быть, такой эффект тоже сыграл свою роль.

Кто, кроме меня, будет описывать ополченцев, допустим? Их же никто в глаза не видел, но всех пугали, что есть такие страшные люди, которые всех съедят. Это же удивительные, фактурные люди. Для москвичей можно с тем же успехом описывать инопланетян, зеленых человечков, потому что о них не знают, их никогда не видели.

– Если литература вам вдруг надоест, каким видом бизнеса вы хотели бы заняться?

– Никаким. Я хотел бы заниматься тем, чем занимаюсь, чтобы мне за это приносили мед и молоко, – книги писать.

Беседовала Анна Орешкина