С 7 февраля на Okko выходит дебютный сериал Надежды Михалковой «Номинация». В центре сюжета — история большой кинематографической династии, которая медленно разваливается после смерти патриарха. Михалкова выступила и режиссером, и сценаристом проекта, а также вместе с сестрой Анной сыграла одну из главных ролей. В интервью Сергею Минаеву Надежда объяснила, почему этот сериал не о династии Михалковых, а также почему не пригласила в проект своего отца и что она на самом деле думает о российской киноиндустрии.

Ты морально готова к тому, что после выхода сериала будешь ловить косые взгляды обидевшейся столичной богемы?

Да. Потому что косые взгляды можно поймать и без повода. Лучше уж пусть будет повод.

То есть ты показала на экране изнанку кинотусовки?

Здесь надо все-таки остановиться подробнее. Я не снимала сериал, чтобы вывести всех на чистую воду. Я ведь сама часть этой индустрии. Но мне кажется, что я имею право на высказывание, потому что все связывают фамилию Михалкова с бесконечным кумовством. Мне видится честным, что ты сам крутишься в этой индустрии и сам на себя немножко смотришь со стороны. Нечестно было бы, если бы я говорила «смотрите, что происходит, но я как бы не с ними».

Давай чуть-чуть синопсис раскроем. Сюжет разворачивается с того, что умирает большой кинорежиссер.

Да, он глава большого киношного клана. Мы знакомимся с кланом уже в тот момент, когда наследники режиссера уже какое-то время существуют самостоятельно — с его смертью фундамент уходит из-под ног, семья разваливается, все начинает идти наперекосяк. Вдова режиссера, которую играет Людмила Максакова, занимается фондом мужа и пытается поддержать клан в жизнеспособном состоянии. У нее две дочери: старшая — народная актриса, которая снимается во всем в чем можно — «Императрицах», военных фильмах, рекламе; и младшая, бедовая, не попала ни в одно из этих направлений. В первой серии младшая дочь выступает с большим разгромным интервью, где якобы разоблачает всю изнанку индустрии, — сразу после того, как получает предложение из Голливуда. Она думает, что уедет и начнет там нормальную карьеру. Но голливудский проект закрывают, и она возвращается обратно — туда, где ее вообще не ждут.

Ты понимаешь, что десять из десяти вопросов тебе будут: «А вы про свою семью написали?»

Понимаю. Нет, не про свою семью. Просто это для меня понятные формат и история, скажем так, знакомый бэкграунд. Глобально мне просто хотелось показать состоятельную семейную династию. Почему-то в наших фильмах состоятельных людей чаще всего показывают странно. Это либо малоприятные люди с крокодиловыми ботинками и борсетками, либо какие-то небожители с бриллиантами и бесконечными бокалами шампанского в руках. Но у нас все-таки есть в стране люди с богатыми корнями, большими возможностями и хорошим вкусом. Мне хотелось показать другую эстетику. Поэтому тут важны референсы: посмотрите тех же «Наследников» (сериал на HBO. — Esquire) — ну никто там не ходит в костюмах с принтом Gucci, чтобы показать состоятельность.

Мы же постоянно сравниваем кино «у них» и у нас. У нас тоже научились снимать, но периодически что-то да и разваливается: картинка есть — истории нет, история есть — картинки нет. У меня не много киноработ, но каждый раз для меня это вызов. Как нашу реальность преподнести для зрителя так, чтобы он смотрел и чувствовал, погружался в эту атмосферу. Киноязык очень важен. Нельзя просто взять американскую картинку и перенести ее на российские реалии или сделать что-то похожее, потому что есть принадлежность к культуре и восприятие зрителя. Поэтому проекты с претензией «как у них» часто вызывают какой-то диссонанс. Смотришь и не веришь.

Расскажи, как вообще эта идея у тебя родилась, как долго она созревала?

Мне кажется, что она долго рождалась. На самом деле, я изначально хотела сняться с Аней в одном фильме как две сестры. Потом я посмотрела сериал «Борьба» про двух голливудских актрис, которые воюют за лавры первенства. Смотрела и думала: почему у нас такого не делают? Потом у меня совместились эти истории про семейственность и про кино.

А почему вы отца-то не уговорили? Это была бы вообще бомба на разрыв.

Нет, я совсем этого не хотела. Как только в этой истории появился бы папа, это сразу превратилось бы исключительно в семейный проект. Я против семейственности. Да, у меня в сериале снялся племянник, но вы не представляете, какой огромный кастинг мы провели, прежде чем утвердили его на роль.

Я думаю, что любой автор, который пишет книгу, сценарий или снимает кино, разбирается с какими-нибудь личными проблемами или хочет что-то сказать. Так у меня, во всяком случае, было. С какими своими страхами ты разбиралась или какие вещи, которые тебя давно беспокоили, ты отрефлексировала? Это же все равно манифест.

Я никогда не была ни в одной из кинотусовок или условных направлений. Например, есть артхаус, есть блокбастер. Ты понимаешь, что вот этот артист соберет тебе кассу, а вот этот — получит приз на Каннском кинофестивале. Я всегда немного со стороны за этим наблюдала, и в какой-то момент захотелось разобраться. На мой взгляд, это проблема не в артистах, которых не снимают. Я считаю, что это проблема действительно киноиндустрии.

Условно, есть тот или иной типаж, и есть три или четыре актрисы, подходящие под него. Пробы — это каждодневная работа артиста, проб может быть по несколько в день. Если этого не происходит, это не говорит о невостребованности артиста, а показывает лишь далеко не идеальную работу индустрии.

И этот проект — тоже своего рода попытка разобраться.

А почему сестру звали, а тебя не звали?

Она тоже очень долго шла к этому. Притом что у нее было много прекрасных работ — и я ее правда считаю одной из лучших актрис нашей страны, — именно роль в сериале «Обычная женщина» перевернула ее карьеру, еще раз повторю, что до этого у нее были не менее прекрасные работы. Просто в нашей стране это большая редкость. Потому что если ты хорошо сыграл жену космонавтов, брошенную, беременную, ожидающую, то тебе начинают предлагать исключительно таких героев — но невозможно делать это на протяжении пятнадцати лет. В какой-то момент ты начинаешь задыхаться от того, что это одно и то же. Но для того, чтобы поменять амплуа, нужно время и деньги. Ты не можешь что-то изменить, бегая из проекта в проект.

Наверняка большинство читающих это интервью, скажут: «Что она сидит рассказывает? У нее влиятельный отец, у которого собственная студия "ТриТэ". Почему она у него в проектах не снималась-то?»

Потому что я не считаю, что я имею право на роль только по принципу родства. А где кастинги? А где профессия артиста? Я уважаю коллег и уважаю себя. Более того, если бы я знала о существовании проекта с ролью, которую мне было бы очень интересно сыграть и которая шла бы вразрез с моим образом, я бы, конечно, вгрызлась бы в этот проект, звонила и умоляла бы меня попробовать. Но только если это не мой родственник. Иначе это неправильная схема. Она сразу все ломает.

Есть семьи, в которых говорят: «У нас младший ребенок гениальный, средний ребенок еще более гениальный, а этот старший вообще супергениальный, жена — прекрасная галеристка, и вообще, просто так случилось, что у нас все талантливые. Как у вас в семье это устроено?

На это у меня есть очень смешная история. Как-то раз разговаривала с папой, и он спрашивает, смотрела ли я «Бесогон». Я еду со съемок откуда-то и говорю: «Пап, не, не смотрела». — «А до этого?» — «Нет, не смотрела». — «Твою мать. Вот это чисто наша семья. Когда мне мой отец говорил что-то свое почитать, я думал: "Ну стихи и стихи, ничего особенного". Мы, конечно, посмеялись потому что понимаем, что дед писал гениальные детские стихи. И не только. Недавно как раз вместе с сыном Ваней читала рассказ деда, ему в школе задали сделать пересказ, и думала: "Е-мое, какой рассказ!» Потрясающий рассказ, наполненный такой нежностью и болью, которую ребенок не может еще воспринять, но он такими простыми словами вызывает у читателя любого возраста очень глубокие чувства. Так я стала перечитывать детские стихотворения дедушки.

А ты что, совсем не читала?

Нет, читала, конечно. Мы все знаем наизусть и «Тридцать шесть и пять», и «Девочку, которая плохо кушала». Но с возрастом я многое стала читать по-другому. Я буквально рыдала над стихами. Помню, я позвонила папе и говорю: «Папа, ты понимаешь, что это гениально?» Он говорит: «Да, я понимаю», и мы начали взахлеб читать друг другу стихи и обсуждать их.

Ты «Бесогона» хоть посмотрела?

Не все.

(Смеется.) А отец сценарий сериала видел?

Да, он видел.

А что он тебе сказал, когда ты пришла к нему с идеей?

Я ему ничего не говорила на стадии идеи. Мне хотелось сделать сериал самостоятельно, за что я потом поплатилась. (Смеется.) Потому что когда он посмотрел весь сериал, то он позвонил и сказал: «Почему ты не прислала мне сценарий? Я бы тебе какие-то недочеты отметил... Ты бы этих проблем избежала». Конечно, у него были профессиональные комментарии — мы никогда сильно не хвалим друг друга. Но отец, наверное, самый важный для меня зритель, и мне было важно то, что он не сказал: «Слышишь, ты что, совсем с ума сошла? Что ты там сняла?» Он это не сказал. Потому что в сериале есть очень важные для меня вещи, которые действительно объясняют мою позицию. И они очень честные.

Например?

Например, чтобы у нас было кинопроизводство как бизнес, над этим нужно работать. Над созданием профессиональной конкуренции тоже нужно работать, начиная со сценария. Производство, сроки, зарплаты, деньги, которые тратятся, и так далее. Очень много очень профессиональных вещей, которые меня действительно волнуют, и я считаю: если работать над ними, то и качество фильма и сериала будет лучше.

Ты читаешь отечественную критику?

Про других — да, конечно, с удовольствием. (Смеется.) Но тут другая проблема. Если ты хоть сколько-нибудь умеешь анализировать, то, посмотрев то или иное кино сам, примерно представляешь, кто и что напишет. Кому понравится, а кому — нет. Снимешь на эту тему — правая часть взорвется, снимешь про другую — левая часть взорвется. Хочется отойти от такой очевидности и больше удивляться, что ли.

У меня не было мысли делать проект ради того, чтобы меня похвалили. Зачем оценивать свои действия через призму возможной критики? Да, конечно, критика распространяется на детей, но есть намного сильнее вещи. Наша любовь и уважение друг к другу легко перевешивают на чаше весов информационный шум, связанный с папой. Потому что у нас в семье есть свобода общения друг с другом. Я всегда могу сказать папе: «Знаешь, я не согласна». А он может в шутку сказать: «Выйди из-за стола, тебя здесь больше кормить не будут». Дальше мы посмеемся. Любовь, на самом деле, намного сильнее, чем все остальное. И свобода высказывания, хотя, конечно, она ограничена авторитетом и уважением. Понятно, что нужно выбирать слова и во взрослом диалоге неуместен подростковый протест.

А ты читаешь свои соцсети?

Да, и даже удаляю комментарии, если мне что-то не нравится. Мне не нравятся комментарии из серии «Ты бесталанная», «Это все твой отец» и так далее. Мне не нравится это читать, поэтому я удаляю и блокирую. А зачем мне это? У меня нет миллионов подписчиков, я публикую в инстаграме фотографии своих детей и пишу какие-то мысли свои. Если люди так про меня думают, зачем мне с ними делиться эпизодами своей жизни?

Возвращаясь к кино. Долгие годы все говорили, что у нас в индустрии все плохо, потому что денег нет. Вроде как деньги появились, пришли онлайн-платформы. Как, на твой взгляд, это изменило индустрию?

Индустрии, вероятно, нужно больше времени, чтобы увидеть изменения. На сегодняшний день у тех же людей, которые и до этого работали, появилось очень много работы — и они нарасхват. Другое дело, что платформы дали какое-то понимание объективности. Успех уже не так сильно зависит от того, как тебя прокатывают в кинотеатрах и какой бюджет заложили в рекламу. Прекрасный пример — «Игра в кальмара». Я не отношусь к группе фанатов, но автор сериала десять лет ходил и пытался снять это кино. Благодаря Netflix проект взлетел до небес. Зритель голосует просмотрами.

Последние пять лет все говорят, что телевизор смотрят одни лохи, а прогрессивная публика сидит в интернете. Так вот, директор одной из платформ недавно рассказал мне, что у них самый успешный старт за всю историю — это сериал «Сваты», который параллельно по ВГТРК показывают. Эта мифология о других людях в интернете разбивается.

Эта аудитория просто очень маленькая по отношению к массовому зрителю. Те, кто ищет что-то особенное, специфическое, — их просто меньше. Естественно, народная тема всегда будет народной. И в интернете так же.

Надя, а, на твой взгляд, наш русский зритель — человек насмотренный?

Он насмотренный тем, что ему показывают.

Это, кстати, вечный вопрос телевидения. Что первично: дурновкусный зритель или пичкающий его дурновкусным контентом производитель?

Моя героиня как раз в первой серии в интервью говорит: «А знаете, почему у нас все сделано из говна и палок и почему зритель это смотрит?» Ее интервьюер спрашивает: «Почему?» — «Потому что смотреть больше нечего». А дальше говорит: «А самое печальное знаете что? Что те, кто это делает, они это не смотрят, они смотрят другое». Когда ты спрашивал по поводу моих переживаний, у меня тоже большой вопрос, что первично: желание угодить зрителю или все-таки каким-то образом [воспитать вкус]... Потому что я не телепродюсер, у меня нет большого доступа к аудитории, в данном случае я могу рассуждать как дилетант. Но как активист и романтик, конечно, я буду выступать за то, чтобы делиться тем, что по вкусу тебе самому ближе... Как называлась программа, которая шла после полуночи на Первом канале?

«Городские пижоны».

Это было прям круто. Ты прям ждал.

И с тобой вместе ждали зрители, составляющие долю 0,2 (​​так в телевидении называют количество телезрителей определенной программы, выраженное в процентах от общего числа людей, в данный момент смотрящих телевизор. — Esquire).

Правильно. Потом появилась программа «Вечерний Ургант», не знаю про доли, но вкус, юмор и контекст мне нравятся. Разве нет? Я считаю: все равно нужно долбить, даже если это невыгодно и неприбыльно.

В девяностых Богдан Титомир сказал фразу «пипл хавает». У нас с тех пор все поехало на этих рельсах. Мы аудиторию всегда держим за лохов. Это просто поразительно.

Да, отчасти я согласна. Но почему бы нам не престать это делать? Колесо сансары какое-то. А как?

Давай вернемся к твоему сериалу. Как бы ответила, о чем это кино глобально?

Это кино о трех женщинах разных возрастов, которые связаны друг с другом как данность, как семья, но со всей той болью, которая в них живет, они продолжают любить друг друга.

То есть семья в итоге не распадается, она собирается?

Да. Семья в конечном итоге намного важнее, чем все остальное.