Российский актер и режиссер Федор Бондарчук, выступивший продюсером сериала «Спящие», рассказал о «бурной реакции» зрителей на это художественное произведение. Комментарии оказались настолько жесткими, что режиссер сериала Юрий Быков накануне даже заявил об уходе из кино.

Бондарчук в эфире телеканала РБК рассказал, что он даже рад дискуссии вокруг «Спящих». По его словам, это не «огульная реакция», а подробные посты с обсуждением и объяснением своей позиции.

«По поводу ерунды, пустышки – не пишут», - заметил он, имея в виду содержание записей комментаторов.

В сериале рассказывается о стремлении ЦРУ расшатать обстановку в России перед Майданом на Украине при помощи сети «спящих» агентов, с которой борется ФСБ. Бондарчук описал жанр как «общественно-политический триллер». Продюсер подчеркнул, что никакого государственного заказа не было, а консультанты из ФСБ сами были не очень рады такому выбору жанра.

Бондарчук признался, что давно не видел такого обилия комментариев, причем не только хвалебных, но даже и оскорбительных. Он не видит ничего плохого в подобной поляризации мнений.

Самую жесткую критику создатели сериала предсказуемо получили от либералов. «Если сравнивать с самыми оголтелыми православными мистиками или ура-патриотами, то они просто дети из церковного хора по сравнению с либеральной интеллигенцией, которая хочет сжечь и направить в ад всех создателей сериала», - рассказал продюсер «Спящих».

Бондарчук сказал, что сам был к этому готов, «а вот режиссер Быков переживает».

Быков накануне и сам высказался по этому поводу. Он отметил, что никогда либералом «особо не был». Как режиссер социальных драм «Майор» и «Дурак» он извинился перед своими зрителями за то, что назвал «предательством прогрессивного поколения». «Сотни честных людей пострадали от режима и произвола власти, которую я пытался защитить в этом сериале», - написал он, допустив, что следующий его фильм может оказаться последним.

Прочла интервью Быкова.
Напоминаю: я обсуждаемого сериала не видела, и, если честно, уже и видеть не хочу (да и сразу не пылала).
Не собираюсь вписываться ни в одну из компаний, и ссылочку не выложу - ее  Anna Kagarlitskaya уже выложила, весьма здраво откомментировав, там и можно прочесть.
Но есть несколько важных соображений по поводу сказанного режиссером.
Уж не могу точно сказать, с каких пор, но довольно давно заметила, что высказывать свою точку зрения на вещи, если эта точка зрения не совпадает с обкомовской (а обкомов хоть и несколько, но немного) - стало чем-то совсем неприличным.
Ну, вот, тебе в ответ даже не нахамят, а жалостливо так промямлят "ох", и многоточие - строки на полторы.
Ну, типа, что с нее (него) убогой взять.
И сразу решена куча задач.
Собственная идентификация, ощущение причастности и принадлежности к лучшей половине (части) человечества, собственная интеллигентность (ну, сказано же "ох", а не "охуела совсем, дебилка!"), и много чего еще.
А, главное, собеседник автора слова "ох" - тот самый дебил - автоматически поставлен в положение оправдывающегося непонятно в чем.
И вот уже режиссер, имя которого произносить всуе теперь нельзя, рассказывает, что всеми фибрами он вот прям в центре города и протеста, а медвежьми нутряными закоулками души - с родиной и народом, который не может и не хочет защищать "государство, как менеджерский проект", и что очень хочется режиссеру быть русским, и обидно, что это сегодня не совсем прилично и (чтобы не уели), тут же до кучи сваливает, что и немецким быть неприлично, и французским - ну, потому что обида за то, что русским быть неприлично совсем уж неприлично выглядит - с точки зрения жителя центра и участника прогресса.
Развиваются уникальные таланты в людях, вот истинно уникальные: бегать между струйками дождя, не замочившись.
То есть, смело мы в бой пойдем за слезинку ребенка (только, блять, уберите детскую площадку из-под окна, потому что ненавижу уже детей этих, вместе с мамками и няньками!). Всех бездомных животных мира накормим и пристроим в хорошие руки, только сперва застрелим тех двух маленьких сучек, которые всю ночь напролет лаяли под моим окном! Всем люстрацию, кроме моего дедушки, старого большевика, потому что нельзя же всем-то уж совсем люстрацию...
И во всём так.
Государство - говно (только пусть денег не забывает исправно давать). Рашка - мерзость (только почему-то нигде, кроме этой убогой рашки меня, красивого такого, читать и публиковать не хотят), ну и так до бесконечности, что перечислять-то...
А вот касаемо тех, кто между струйками не бегает, то самая удобная позиция по отношению к ним - встать, перекинув через плечо плед или одеяло, на манер патрицианской тоги, и со снисходительной улыбкой повертеть пальцем у виска.
Ну, для тех, кто постарше, в этом большого ужаса нет - они тоже пальцем у виска вертеть умеют - они тоже из этой песочницы, только потом из нее ушли.
А вот тем, кто помладше, кому все авансы как раз из песочницы-то и пришли - тяжело.
Потому что очень хочется нравиться песочнице, ну, прям, оченьоченьочень хочется.
Но тогда совсем непонятно, что делать с медвежьими нутряными закоулками души.

Кинематографист Юрий Быков, широко известный своими остросоциальными картинами «Дурак» и «Майор», снял, как он сам признается, пропагандистский сериал. «Спящие» — о противостоянии коварного ЦРУ с бравыми сотрудниками ФСБ. Сериал не приняли ни телекритики, ни либеральная аудитория. В очень трудном и эмоциональном разговоре со «Штормом» Быков заявил, что на нем, как на художнике, пора ставить крест. И хоть автору этих строк сериал тоже не понравился, он призывает режиссера не делать скоропалительных выводов и не посыпать голову пеплом. Любой имеет право на ошибку. Один, пусть даже посредственный сериал, не может перечеркнуть все прошлые заслуги Быкова. Тем более впереди у него премьера долгожданного фильма «Завод».

— «Спящие» сильно отличаются от того, что Вы делали раньше. Что Вас в них привлекло?

— Сложный клубок обстоятельств и чувств, если коротко.

— Многие говорят о пропагандистских клише в сериале. Что бы Вы им ответили?

— Что они там есть.

— Как Вам сценарий Минаева?

— Знаете, я человек глубоко периферийный, поэтому во мне, по сути дела, консервативный патриотизм на глубинном, генном уровне. Встреча с Минаевым совпала по времени с событиями на Украине. Или в Украине. Это выбило у меня почву из-под ног — то, что произошло в Доме профсоюзов в Одессе. Я просто на стену лез! А я ведь еще знаю историю так называемой Нулевой мировой в XIX веке (Нулевой мировой иногда называют Крымскую войну 1853—1856 гг. — Примеч. «Шторма»). Эти события повторяются: с Крымской войной, с антироссийскими настроениями. К этому моменту меня выгнали с «Время первых». Собственно, Лена Лапина, Федор Бондарчук и Сергей Минаев в этот момент быстро меня подцепили и предложили вот это. Я еще с Прилепиным достаточно плотно общался. У меня же была заявка про Донбасс, от которой я отказался. И я уже думал делать большую картину об осаде Севастополя в 50-х годах XIX века. В общем, я решил, что надо работать, так как попалась компания единомышленников. К чему все привело — отдельный разговор. Но по факту, конечно, получилось пропагандистское кино. Из-за того, что вся либеральная общественность, в принципе, однобоко, скажем так, непатриотично и агрессивно настроена, мне сейчас трудно комментировать. У меня сейчас сложный период — из-за осознания того, что я сделал.

— Насколько этот проект отражает Ваше мировоззрение?

Я думаю, что на данный момент этот проект мое мировоззрение не отображает. Оно гораздо сложнее. Просто я взялся за него в самый пиковый, эмоциональный период своего человеческого и творческого пути. И как мне с этим быть, я еще не знаю.

— Понятно, что Ваш, уже сформировавшйся фан-клуб обвиняет Вас в продажности. Что бы Вы им ответили?

— Что фанатам сказать? Ну, я думаю, они имеют полное право перечеркнуть меня, поставить на мне крест. Я до конца вам не сформулирую того, что я сейчас чувствую и в какой эмоциональной ситуации нахожусь. Потому что делать и предполагать — это одно, а получить результат и видеть реакцию — совершенно другое. Я, конечно, с вами стараюсь сейчас адекватно общаться, но я не сильно в адекватном состоянии сейчас. Мне кажется, что все претензии — они достаточно правомочные. По-моему, мне нужна длительная пауза. Я сейчас делаю «Завод», и мне надо его доделать. Тут деловая и финансовая ответственность, прежде всего. Но в связи с реакцией на «Спящих» я всерьез подумаю о том, стоит ли мне продолжать карьеру.

В любом случае будет длительная пауза, потому что я допустил много ошибок. Понятное дело, что моя репутация в каком-то смысле испорчена. И дальше пытаться что-то делать… Ну, это надо быть очень сильным, упрямым и даже наглым человеком.

Я могу только сказать, что у меня нет связей с властью и «Первым каналом». И это не было заказом. Мне действительно предложили это три человека. И в тот момент я просто прочел заявку и был в таком эмоциональном состоянии, что подумал: это абсолютно отвечает моему пониманию ситуации.

— Я так понимаю, это было после присоединения Крыма?

— Да. И я бы не сказал, что мое мировоззрение с тех пор сильно изменилось. Но я также понимаю, что общество в целом — оно прогрессивнее. Оно совершенно по-другому мыслит, думает. По-другому смотрит на прогресс, на развитие, на все остальное. Я прекрасно понимаю, что вот этой части прогрессивного общества, за которой будущее, как ни крути, я с моим мировоззрением не нужен. Нет, понятно, что надо жить дальше и развиваться. Но есть факт: доверие ко мне потеряно. И надо это принять, смириться и понять, как действовать дальше. Вот я сейчас в этом состоянии нахожусь.

— В тот момент, когда Вы снимали этот сериал, понимали, какую реакцию он может вызвать?

— Да, я понимал. Мало того, я в каком-то смысле ее ждал. «Спящие» — это лайт-версия того, что я хотел сказать о геополитической обстановке, о противостоянии двух цивилизаций: восточной и западной. О противостоянии либералов и консерваторов. Но выпал вот такой формат: сериал на федеральном канале. И я для себя принял решение, в каком-то смысле даже эмоциональное: лучше уж так, чем вообще никак. Потому что от фильма о Донбассе я отказался, от каких-то других вещей — тоже. И понял, что люди, которые на меня вышли, – Минаев, Бондарчук, Лапина — они предлагали не просто проект, а формат какого-то идеологического братства.

— Вы вступили в это братство?

— Я сейчас, с вами общаясь, тоже в каком-то смысле их предаю. И я, получается, сижу на двух стульях. Почему я, собственно, написал тот пост в Facebook и сказал, что ухожу из интернета? Потому что я вообще не понимаю, в каком я лагере. А надо ведь с кем-то быть. Либо на сторону Полозковой, либо на сторону Прилепина. А посередине — это как говно в проруби. Этим говном я себя сейчас и чувствую. Потому что мне внутренне близки консервативные, сакральные ценности. Я вижу, что достаточно серьезно нагнетаются антирусские настроения во всем мире, да уже и внутри страны. Просвещенная часть общества пытается перестать соотносить себя напрямую  с русскостью и гражданством. А я растерян, и у меня, честно говоря, опускаются руки. Остались последние две серии — там раскроется интрига. И я думаю, что для аудитории это будет мой крах как режиссера и художника. Я думаю, что после этого надо делать долгую паузу или вовсе уходить из кино. Я понимаю, чем я буду заниматься, и я понимаю, честно говоря, каким образом мне существовать. Хотя это будет сложно.

— Юрий, скажу от себя, Вы при рождении не давали расписку с обязательством быть по ту или иную сторону баррикад.

— Нет, но мы же понимаем, что все хотят перемен и реформ. Просто все в разной форме их хотят. Для человека, который выступает с глубочайшей критикой режима, быть режиссером этого сериала — это, конечно, серьезный поворот в судьбе.

— Опишите тот тип консерватизма, который Вам близок. Что Вы имеете в виду, когда говорите о сакральных ценностях?

— Глобально мне всегда было важно сохранить понятие русскости. А в прогрессивном современном мире оно уже не востребовано. Как, впрочем, и понятие польскости, американскости и так далее. Мне трудно судить, я там не живу. Но, в принципе, я вижу тенденцию к стиранию границ ментальных и географических. И меня это пугает. Мне тяжело и сложно в современной ценностной системе. Я понимаю, что такое плохо и что такое хорошо. Но я, наверное, не человек нового времени. Пауза ведь нужна не из-за того, что мне стыдно, а из-за того, что у меня возникло понимание: я не нужен этому времени.

Знаете, есть такая фраза: защищай то, что любишь. Мне кажется, то, что я люблю, большая часть прогрессивного и любящего человечества защищать не хочет. И мне кажется, что это объективно и небезосновательно. Я должен в этом разобраться. Вот быть полностью убежденным, как Прилепин, я сейчас не могу. У меня нет внутренней убежденности, что правильно, а что неправильно. Может быть, это от собственной трусости, от малодушия. А может, и от глупости — я не знаю. Но я, скорее всего, уйду из медийного пространства. А из творчества на какое-то время — точно.

У человека должно быть гражданское самосознание, должно быть понимание, что правильно, а что нет. Это абсолютно точно. Мне кажется, это сейчас очень размыто. И во мне самом тоже размыто. Потому что, извините, я живу в центре города, потому что я режиссер. У тех, с кем я общаюсь, вообще понятие государственности отсутствует. Они считают, что государство — это менеджеры, которые выполняют свою работу. Мне, например, непонятно, почему парень, который стоит на Дальнем Востоке на границе, должен в любой момент жертвовать своей жизнью ради государства, если это всего лишь менеджерский аппарат.

— Политический курс Кремля не удовлетворяет такому пониманию консерватизма?

— Вот у власти есть перегиб в сторону плохого консерватизма в духе «Вернем православие, самодержавие, народность». Но все это не работает. А с другой стороны, в это время — «Ребят, сотрите это все! Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а потом…» А потом — суп с котом. Честно говоря, в «Спящих» я просто психанул и подумал: «Хоть в такой форме, на большую аудиторию надо высказаться, чтобы не случилось «оранжевой революции». И вот я сейчас сижу и думаю: но люди-то все равно должны протестовать. Потому что если им что-то не нравится и они будут молчать — это еще хуже.

— Какой-то слишком бинарный подход! Тот факт, что мы должны любить свою страну, вовсе не означает, что мы должны одобрять все это жулье во власти.

— Я боюсь, жулье будет всегда. Во главе России и любой другой страны. Потому что номенклатура, бюрократический аппарат — они всегда приходят к власти не для того, чтобы защищать других людей. Известно же, что на самом верху всегда не самые тонкие люди.

— Юрий, мне вот Ваш сериал не понравился, но я не понимаю, какого хрена Вы должны уходить.

— Ой, нет, я не то что прям ухожу. Я говорю о том, что возьму достаточно длительную паузу, чтобы просто-напросто это все осело. Также мне кажется, что опять заявиться со здоровым румянцем и сказать «Давайте все вместе будем танцевать — я опять прежний!» — это будет смешно и глупо. Хотя картина «Завод» неизбежно будет снята. Но сам факт моего присутствия… За неделю я наслушался и начитался столько, что не вижу смысла возвращаться. Я перечеркнул все, что было мною сделано до этого. Даже не я, а люди перечеркнули. Мне кажется, все очевидно.