Противостояние

Отброшены условности, сняты маски. Запад ждёт разрушения России не в неопределённой «среднесрочной» перспективе, а в ближайшие полгода. Он убеждает себя, что Путин наконец-то совершил долгожданный необратимый ошибочный шаг. С другой стороны, позволить себе большее ожидание Запад уже не может — и экономически, но ещё более политически и психологически. Гибель России нужна немедленно. И это психология убийцы.

Между тем, Запад отошёл от «успешного рецепта», который помог ему разрушить  Советский Союз (в той мере, в которой СССР нужна была помощь в саморазрушении). А именно — Запад отошёл от метода удушения в объятиях, от «дружбы», от проповеди своей идеологии. С одной стороны — элитократия, ликвидация народного достояния, тотальный импорт, разврат, роскошь, межнациональная рознь, забвение истории, родителей, дедов и вообще предков, голод, разочарование и другие прелести дружбы с Западом так не смогли достичь цели. С другой — изменилась и сама идеология Запада. Это уже не та картина, которую рисовал Голливуд 70-80-х. Оптимизм исчез. Исчезло человеческое начало. Исчезла жизнь. Пришло время декаданса и антиутопий как главной темы в идеологическом экспорте Запада. Реальность полностью заместилась контекстом компьютерной игры, персонажи комиксов вытеснили людей.

Противостояние возвращается теперь к открытой форме. «Танцы с волками» закончены. И хотя тридцать лет назад Запад осознавал, что как раз война с Россией и делает Россию сильной, и что войны с Россией нужно избегать именно поэтому — если только не удастся уничтожить нас одним смертельным ударом, который так пока и остаётся недостижимой целью — сегодня Запад возвращается к радикальной конфронтации.

В отличие от Второй Мировой войны, в этот раз прикрыться одновременно и Гитлером, и борьбой с коммунизмом не выйдет. Да ведь и коммунизм был собственно западной идеей. Россия прожила её реализацию в собственной истории. Так что тут Запад боролся не столько с нами, сколько с самим собой. Нам же надо двигаться дальше. Но насущная трудность Запада сегодня в том, что прокси-враг России не может скрыть собой подлинного субъекта противостояния. И его мотивов. Нас просто хотят разделать на куски и съесть. Без особых обоснований.

Расчёт на длинный рычаг «Европа—Украина», на политику вместо боя лишь усугубляет положение Запада и конкретно США. Европа безумствует, она готова разрушать себя ради гибели России. Но она не знает, зачем. И что конкретно нужно для этого сделать. Она — средство в чужих руках. И это не прибавляет ей воли.

Честертон писал: «Судьба империи делится на четыре акта… Победа над варварами. Эксплуатация варваров. Союз с варварами. Победа варваров. Такова судьба империи»

Британия потеряла американские колонии. Потом Индию. Честертон знал, о чём писал. Идея дружить с нами, с варварами — это была третья стадия. Теперь наступает четвёртая. Для англо-саксонской империи.

США делают ставку на древнюю греческую стратегию — убедить других. А самим отсидеться. Отсюда иллюзия большого союза, «коалиции», американского лагеря, который выдавался не так давно за весь мир. Россия идёт другим, римским путём — путём собственного действия. Греческая цивилизация погибла. Рим существует до сих пор — в нашем продолжении Византии. А куда мы идём?

Перед нами открылась гигантская перспектива. Своим действием мы создали ту неопределённость, которая составляет неотъемлемое качество будущего. Мы его делаем. Ведь будущее — это не план, не проект. Это — проблема, т.е. то, что не имеет решения. И оно есть у тех, кто не боится осознать её наличие. Проблема, к которой мы прикоснулись раньше других, — остаётся. Мы её принимаем как свою. Как обойтись без геноцида, если население планеты растёт скачкообразно? Англо-саксонское решение уже есть — ликвидация лишнего населения. То есть — большинства. По возможности не осознаваемая самим населением как целенаправленная ликвидация. Мы это решение не принимаем. Мы считаем, что лишних людей нет. Это и есть идея народа — главная наша идея.

Мы считаем, что фундаментальная сословность должна быть преодолена — растущая из древнего разделения жрецов, воинов, торговцев и трудящихся (то есть работников, рабов — какова бы ни была форма рабства). И центральной проблемой является труд. Низменное занятие, с точки зрения греков. А нужно понять труд как сущность человека. Маркс поставил этот вопрос, но не решил его. Американский путь обещает избавление от труда, работы. Но как и предсказывал Эрнст Юнгер, человечество вступает в эпоху, когда всё станет работой, рабочий будет главной фигурой, воинское дело, дело высшего достоинства, тоже станет трудом. При этом сегодня человечество занято деятельностью — тем, что воспроизводимо, что можно повторять до бесконечности. Эта идея — основная идея науки, идея эксперимента. Всё, что нельзя повторить — неважно, несущественно. Но именно повторение есть то, что в труде ненавистно человеку.

Мы, как никто другой на планете, знаем, к чему ведёт постановка науки на место Божественного промысла — что социальной теории, что расовой. Мы ценим культуру как то, что уникально и неповторимо. И верим, что культурное творчество не окончено. Что мы ещё создаём и будем создавать то, чего никогда не было. Американский путь культуру отрицает — важно только то, что можно воспроизвести, опираясь на знание. Создаваемый таким образом мир чудовищен — он уничтожает всё, что знанию недоступно. А ведь и прекрасное и должное в основном существуют за пределами знания. Американский путь отрицает саму идею народа — должны быть лишь элита и масса. Личностное начало допускается реализовать только через элиту как социальную машину. Масса обречена на обезличивание. Чтобы с ней можно было делать всё, что угодно. И именно это обезличивание представляется как свобода. Нацизм — политтехнология в рамках разделения элиты и массы, направленная на устранение всего, что мешает неограниченному распространению господства элит через применение насилия. А без него на этом пути не обойтись.

Осознанно и добровольно люди жертвуют жизнью лишь веря в продолжение человеческого рода, то есть в осмысленность его существования, в наличие общего человеческого предназначения. В то, что ещё не всё свершилось для человека на Земле. Лишь взявшись за решение тех вопросов, которые решения не имеют. Именно в этом корень подлинной смелости. Гитлер поставил силу на место воли и был побеждён, поскольку столкнулся с подлинной волей в лице русских. Он-то и был действительным материалистом, в то время как мы все на деле — идеалисты, мы хотим изменить идеальную основу вещей. Не реализовать идеал, а создать его. Передать ему свою жизнь, оживить. В этом для нас смысл жертвы.

Трагедия была выражением греческого духа, который осознавал своё фиаско — герой бросает вызов богам, судьбе, невозможному и погибает, не достигнув цели. Но не таковы русские. Русские научились преодолевать трагедию — предел культуры греческого корня. Поскольку не собственная гибель в результате неудачи для нас трагична, а гибель тех, кого мы любим. И мы жертвуем собой ради любви. И побеждаем судьбу, тем достигая невозможного. Римляне тоже подошли к границе трагического — и столкнулись с соблазном обожествления себя — героев, императоров. Мы прошли через это в коммунистический период. Самообожествление, правда, оказалось более мощной практикой, чем сверх-человек Ницше, воплощённый немецким нацизмом. Тот был лишь разумным зверем, и человек, равный богу, победил зверя, раба крови. Божественное зверю оказалось недоступно.  И всё же, мы должны научиться стремлению к идеальному без самообожествления. Ведь не только и не столько человек-бог победил зверя. Победа не имела бы смысла без любви, если бы она не являлась выражением любви. Любовь была и остаётся божественным началом в нас. Любовь, а ненависть привела нас к Победе. Это задаёт нам ориентир. Народ уходит с исторической сцены, когда ему некуда больше расти, нечему учится. А нам — есть куда и есть чему.