90 лет Михаилу Ульянову.
«Хороший ты мужик, но не орел!» – эти слова героини фильма «Простая история», обращенные к секретарю райкома, влюбленному в нее не советской платонической, а нормальной чувственной любовью, но так и не решившемуся хотя бы на миг дать волю своему чувству, на долгие годы стали самым емким и выразительным определением подобного персонажа.
Михаил Александрович Ульянов наделял собственным неотразимым мужским обаянием не только конкретных социальных героев, но и – опосредованно, отраженно – придавал живые и симпатичные человеческие черты самому типу такого героя.
К середине 80-х он был одним из самых обласканных властью и официально признанных актеров страны.
Власти надо отдать должное: плохих она не особенно приласкивала. В качестве своих фаворитов она выдвигала, обыкновенно, очень значительных художников, которые тут же и становились членами высоких партийных эшелонов, депутатами, лауреатами Государственных премий, Героями соцтруда, орденоносцами и руководителями каких-либо «общественных организаций» или «творческих союзов». Ульянов был едва ли не самой заметной фигурой в этом ряду.
Уровень зрительского признания Ульянова и его профессиональный авторитет был исключительно высок с первых его шагов в кино и на протяжении всей актерской карьеры. Его геолог Каширин («Дом, в котором я живу»), метростроевец Кайтанов («Добровольцы»), летчик Рассохин («Балтийское небо»), и, конечно, Данилов из «Простой истории» сделали его любимцем публики в конце 50-х – начале 60-х годов. Мужественные, сильные, способные на поступок и на сильное чувство, герои Ульянова, наделенные к тому же ярким мужским началом, не могли не импонировать зрителю, а открытое, волевое, чуточку простоватое лицо внушало симпатию и доверие. Парадоксальным образом Ульянов оказался в эти годы советским секс-символом в не меньшей (если не в большей) степени, чем даже герои-любовники, первые красавцы советского кино Вячеслав Тихонов, Олег Стриженов, Василий Лановой.
Когда же в середине 60-х он сыграл однорукого председателя колхоза Егора Трубникова, крутого мужика, хитрованистого крестьянина, благородного человека – истинно народного героя, а вслед за ним неукротимого Митю Карамазова, – стало очевидно, что он не просто хороший актер, а актер великий. Такого темперамента, такой могучей энергетики, такой страстности натуры отечественный экран той поры не знал, и мощный всплеск популярности в мгновение ока сделал Ульянова суперзвездой нашего кино.
Сегодня мало кто уже знает или помнит о том, что на роль маршала Жукова в фильме «Освобождение» Ульянова выбрал сам Жуков. Режиссер Юрий Озеров уже общался с К.К. Жуковым, строил планы, обсуждал с ним возможного исполнителя роли (Ульянов был в числе нескольких).
И именно в тот момент 68-летний Жуков посмотрел фильм Алексея Салтыкова «Председатель». Он позвонил Озерову:
– Ты «Председателя» смотрел?
– Смотрел!
– Вот, этот мужик, Трубников, председатель, – просто вылитый я в молодости, понял? Этот актер будет меня играть! Он осилит!
Актер вахтанговской школы, Михаил Ульянов отличался от абсолютного большинства актеров на роли социальных героев еще и вкусом к острой характерности.
Кинематограф 70-х – 80-х оценил эту характерность по достоинству. Ульянову об эту пору предлагаются роли, рассчитанные на актерскую эксцентрику. Генерал Чарнота из булгаковского «Бега» – блистательный бенефис Ульянова – открывает новую страницу кинобиографии мастера. Это фонтан эксцентрики, в иных эпизодах просто доведенный до уровня «сольных концертных номеров». Что называется, старая гвардия «показала класс». Дуэт с Евгением Евстигнеевым в знаменитой сцене игры в карты стал не просто профессиональной классикой, а легендой профессии. Герои Ульянова, наконец, получили возможность, какой не было у их предшественников, и всласть стали ею пользоваться.
Собственно привычный актерский почерк Ульянова в эти годы резко меняется. Егор Булычов, Ким Есенин из панфиловской «Темы», старый Трубач из «Последнего побега», даже отец Уленшпигеля Клаас из средневековой Фландрии, и – особливо – герой ленты Михалкова «Без свидетелей» – с удовольствием начали паясничать.
Маргиналы, оригиналы, и «официалы», писатели, купцы и партократы словно разом заплясали в лицедейском экстазе. Нет, безусловно, общая реалистическая форма большинства этих ролей не нарушалась, но в них была внесена – одной из существенных красок характера – склонность к фиглярству, к театральному жесту, к балаганному ёрническому выплеску, которые, подобно знаменитым габеновским «сценам гнева», с той самой поры становятся как бы личной визитной карточкой Ульянова, его персональным «логотипом» на экране.
Собственная официальная признанность Ульянова пришлась как нельзя более впору ролям, сыгранным им у Панфилова и Михалкова (а особенно - в соловьевском «Доме под звездным небом»). Ибо в каждом из этих фильмов Ульянов играл людей с биографией баловней режима.
Модный писатель Ким Есенин («Тема»), растративший талант на угождение власти и вставший перед необходимостью «обратить глаза зрачками в душу», устраивает шутовское представление с кривляньем в доме провинциальной учительницы.
Омерзительный негодяй-функционер («Без свидетелей») в доме бывшей жены, фиглярствуя, бьется в фарсовой истерике.
Знаменитый конструктор Андрей Башкирцев (лауреат-перелауреат, не сходящий с трибун, с грудью полной орденов) попадает в бесовской водоворот и сам начинает вертеться в этом адском хороводе; особенно примечательно, что в фильм была включена подлинная парадно-правительственная хроника с участием Ульянова – на трибунах и с грудью, полной орденов.
Однако, и злые клоуны, и трагические шуты Ульянова в эти годы существуют в привычном контексте, а сам Михаил Александрович в то же самое время играет и вполне традиционные для себя роли простых расейских мужиков с хитрецой («Позови меня в даль светлую»), крупных инженеров и нормальных партаппаратчиков, выходящих на пенсию и «начинающих жизнь сначала» («Частная жизнь»). Играет со свойственными ему обаянием и темпераментом, с «намеком на характерность», но не более.
Вновь и вновь Ульянов кочует из одной военной картины в другую в шинели и кителе маршала Георгия Жукова, в роли которого всегда достоверен и убедителен. Ульянов Жукова в 20 фильмах, играя эту роль в целом практически без перерывов 22 года, и создав некий канонический образ.
Надо заметить, что сыгранный им образ маршала Победы был ему чрезвычайно дорог. И отнюдь не потому, что до определенного времени эта роль была за ним, что называется «закреплена навечно» в приказном порядке (а это так и было). Он и сам – при всей своей актерской и общественной занятости – этой ролью дорожил, и когда однажды роль эта была при его жизни предложена другому актеру (а Ульянов сам в ту пору был весьма уже немолод и нездоров), предпринял все усилия для того, чтобы сыграть ее самому.
Перестройка, болезненно отозвавшаяся в судьбах большинства официозных деятелей культуры (Ульянов к тому времени был депутатом Верховного совета, председателем ВТО, Героем социалистического труда, народным артистом СССР, Лауреатом Ленинской и двух Государственных премий, лауреатом «Золотого льва Св. Марка» МКФ в Венеции за фильм «Частная жизнь»), по Ульянову тоже отчасти ударила.
В кинематограф Ульянова вернул Дмитрий Астрахан, снявший его в роли безногого старого альпиниста («Все будет хорошо»), а затем в телесериале «Зал ожидания» в роли мэра. Следом за этим Ульянов снимается в фильме «Сочинение ко Дню Победы» в довольно эксцентричном бенефисном трио с В. Тихоновым и О. Ефремовым. Кино 90-х воспользовалось личным имиджем актера, поскольку «запаса прочности» Ульянова хватило и на то, чтоб в результате этих манипуляций никак не пострадали его профессиональный престиж, а мастерство и свойственная его дару эксцентричность позволили ему без ущерба для себя вполне органично вписаться в произведения, про которые он мог бы от себя сказать слова из эйзенштейновского фильма: «Коротка кольчужка!».
Но следом подоспела работа в фильме Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок» – роль мощная, бенефисная, подстать личностному и творческому масштабу Ульянова. Роль, которая надолго затмила великое множество молодых героев, современных этой работе актера-классика...
Ульянов на актера в быту мало был похож. А уж на мегазвезду – и того меньше. Конечно, бывали и с ним «звездные закидоны», не без того, но даже эти закидоны были не капризами, а пониманием своего места в отечественной культуре (сорри за высокопарность).
А место это было громадным.
И громадным было его место в моей жизни, хотя лично с ним я и встречалась-то раза три-четыре.
Для меня Ульянов «начался» еще в детстве, в навсегда обожаемом фильме «Дом в котором я живу».
Вот как влюбился на всю жизнь главный герой фильма в этого геолога с его лучистым колчеданом, так и я.
Я даже слов еще этих не знала «харизма, мужская привлекательность», я просто с самого начала поняла, что этот мужик потрясающий, лучший на свете.
Потом я уже была постарше, когда случился «Председатель».
Я уже кое-что понимала про актеров и про актерскую игру, но для меня Ульянов и Лапиков в этом фильме – два брата, два мужика-крестьянина, – так и остались до конца непознанным чудом. От них просто дух захватывало, такие они были настоящие, мощные, живые. Для меня эпизод их драки косами до сих пор остается одним из самых потрясающих шедевров мирового кино.
А еще была «Простая история».
Я эту картину много раз пересматривала, и по сей день никак не могу понять: вот как этому мужчине и этой женщине, без постельных сцен и раздеваний, без тисканья, сопенья и хрюканья, молча, отделенными друг от друга столом, даже руками не соприкоснувшись в комнате, которой погас свет, удалось то, что не удается вот уже сто лет почти никому: сыграть такую волну чувственного желания, такого мощного и эротического, что у зрителя вся шерсть дыбом?
А после этого – Генерал Чарнота в «Беге».
То ли «орел степной, казак лихой», то ли шут гороховый.
Во всяком случае, рядом с ним в кадре смог сдюжить только гениальный Евстигнеев. Остальных он просто сминал как танк. Сам того не замечая.
В «Теме» у Панфилова он сыграл судьбу практически всего своего поколения – с ёрничеством, со стыдом, заливаемым водкой, с цинизмом и тоской по идеалу. И эту невероятную мешанину он как-то сумел соединить в одном человеке…
Он очень много успел сделать в жизни. Но, мне кажется, что талант его был таков, что мог бы и еще столько же успеть.
Его внутренняя сила, та самая харизма, была такова, что когда-то давно он, молодой, пьющий актер-неудачник, на котором в начале карьеры чуть было крест не поставили, сумел отбить красавицу-жену, Аллу Парфаньяк (журналистку из «Небесного тихохода», помните?) у – невозможно поверить – самого Николая Крючкова, находившегося в зените славы. Вот так: полюбил – и увёл.
В последний год его жизни я его видела дважды (поговорить толком не удалось, но видела).
Один раз, когда он приехал в Питер на фестиваль, получать приз «Живая Легенда».
Он уже был болен. Были серьезные проблемы, и мы заранее договорились, что на сцену он только поднимется и сразу спустится.
Городское начальство, прознав, что приехал Ульянов, само решило ему этот приз вручить. Речь начальства получилась на славу: «коротенько, минут на сорок». Мы уж как только ни намекали, что, мол, Михал Санычу стоять тяжело. Но разве с властями договоришься?
Ульянов отстоял на сцене всю эту речь. Когда стали подкашиваться ноги, ухватился за микрофонную стойку, так и устоял. Отказался от протянутых навстречу рук, и сам спустился со сцены. Смотреть, каких мучений ему стоили эти три ступеньки, не было никаких сил…
А в последний раз – когда он пришел на похороны Неи Зоркой.
Шёл дождь.
На Новодевичьем кладбище как-то всё суетливо происходило, кажется, могилу докапывали, гроб поставили на треногу на открытом пространстве, на душе у всех было тяжело и мрачно, никому ничего говорить не хотелось.
Ульянов, больной, уже почти не могущий ходить, всю эту суету стоически терпевший, заговорил.
Вот когда он заговорил – я, которая совсем не плакала, немедленно заревела. И не я одна.
Потому что у Ульянова нередко особого смысла не имело, ЧТО он говорит (и герои его часто несли жуткую ахинею).
Но всегда имело значение КАК.
И в тот раз – тоже.