ТОТ САМЫЙ ЯНКОВСКИЙ
80 лет Олегу Янковскому. Юбилей.
Кажется, я прежде никогда о нём не писала.
То есть, писала, конечно, про его фильмы и роли, а о нем самом – никогда.
Я начинала думать о нём – и всегда бросала на полдороге: слишком уж не совпадало то, что я о нём думала, с тем, что о нём принято было говорить и писать.
Ни в какие ворота не лезло и не укладывалось.
Но вот, решилась всё же.
В августе 1973-го в Ленинград на гастроли приехал Саратовский театр им. Карла Маркса со спектаклями «Идиот» и «Стакан воды».
У нас с Павловым об эту пору развивался бурный роман, и поэтому в выходные между стройотрядовскими поездными вояжами он водил меня в театры. И на эти гастроли повёл, тем более, что там играл молодой Олег Янковский, которого мы уже знали и любили по фильмам «Щит и меч» и «Служили два товарища».
Играл он и в самом деле мощно. Да и спектакль был очень хороший – в ту пору в провинциальных театрах нередко появлялись серьезные значительные спектакли.
Он, конечно, был уже знаменит, но еще не «звезда-звезда», и после «Идиота» мы, студенты театрального института, запросто отправились к нему за кулисы – поздравлять.
Народу у него набилось там много, но он общался и выслушивал каждого заходившего. И наши с Павловым комплименты выслушал, а потом вдруг спросил: «А Скриба вы не видели?».
Мы, видимо, довольно презрительно пожали плечами (мы были юные снобы: не хватало еще нам, интеллектуалам, смотреть развлекательные спектакли «для народа»!).
Но он как-то вдруг настойчиво сказал: «А вы приходите! Хотите, я вам контрамарки оставлю?». Павлов ответил, что конечно, придем.
И мы пришли, и потом снова зашли за кулисы, и сказали, что очень необычно он играл Мешема, правда. Мы как-то привыкли к тому, что в пьесе этим дурачком манипулируют бабы, а он ведется.
А у Янковского Мешем вовсе не был доверчивым лохом. Он всё понимал – просто он попал в ловушку: в практически безвыходную ситуацию… Тот, кто в пьесе был почти что куклой, в спектакле оказался страдающим человеком с уязвлённым чувством собственного достоинства.
В общем, ни во что большее это наше тогдашнее знакомство с Олегом не переросло.
Мы так всегда и оставались просто знакомыми. Слава и популярность его всё росли, и когда возник «Кинотавр», президентом которого он стал, мы и там встречались, перешучивались, перебрасывались репликами при встречах, иногда даже выпивали вместе, испытывая взаимную приязнь – но не более того.
Я уже в ту пору думала о нём сложно.
Я понимала, что Олег, конечно, не гений актерства – не тот, кто с лёгкостью может перевоплотиться из стального клинка в вулкан из ваты. У него, как мне тогда виделось, и психофизический аппарат был несколько скудноват, и мимические возможности бедноваты…
Казалось бы, нет у него данных для того, чтобы стать великим актером. Ну, никак.
А он взял да и стал – великим актером – ни у кого не спросясь.
Он попал в самый центральный нерв своего времени одним уникальным своим актерским качеством: он как никто умел играть затаённую боль.
Вот, как бы, ёрничество, как бы шалопайство – не только юношеское, но и великовозрастное – а под этим шалопайством, как под слоем пепла горящие угли – боль…
Достаточно вспомнить его феноменальную трилогию о «лишних людях» – «Полеты во сне и наяву», «Шляпа», «Влюблён по собственному желанию».
А еще в нем была какая-то холодноватая дерзость, позволявшая ему потрясающе играть циников – в фильмах «Собака Баскервилей», «Чужие письма», «Сладкая женщина», «Мой ласковый и нежный зверь», «Поворот» и т.д.
Конечно, фильмы Марка Захарова «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен» и «Убить дракона» сделали из Янковского буквально идола моего поколения. Но, как по мне, именно его «лишние люди» и его «циники» – а вовсе не романтики – создали подлинный феномен Янковского.
И именно эти задатки будущей великой карьеры мы, к своей гордости, сумели тогда рассмотреть в его работах в Саратовском театре.
Невероятно, но факт: он, влезая в шкуру персонажа, становился крупнее, значительнее, мощнее, ярче самого себя реального.
Он не перевоплощался.
Он «ПРЕВРАЩАЛСЯ».
Я – одна из немногих, кто видел отснятый материал незавершенного фильма Семена Арановича «Agnus Dei».
И могу с уверенностью сказать – это должно было стать великой ролью Янковского.
Эта картина для очень многих людей стала большой утратой.
Но совершенно невосполнимой для троих: для самого Арановича, для Олега Янковского и для Виктора Сухорукова.
Именно в той, не доигранной роли, вдруг стало ясно, какой трагедийной мощи актёром он мог бы быть, кабы имел материал для реализации этой трагедийной мощи.
То, что было в нём – в задатках – еще в молодости, ещё в Саратове.
Но, увы,  не реализовалось.
Впрочем, он и так реализовался, как мало кто...                                                                                                                                                    Он и в качестве светского персонажа был человеком довольно странным.
О его любовных похождениях слагались легенды (я некоторых фигуранток этих легенд хорошо знаю лично, и могу твёрдо сказать – легенды были небеспочвенны). Но никогда ничего демонстративного, никогда ничего такого, за что можно было ухватить за руку: достоинство жены береглось им неукоснительно.
Он мог ногой открыть любую дверь, он был вхож в кабинеты головокружительной высоты, да и сам он был небожитель. Но никогда он не демонстрировал этого, и даже любил выглядеть застенчивым (хотя застенчив вовсе не был).
Он не был интеллектуалом. Не был человеком сложным и противоречивым.
Но бывают люди, которые «спинным мозгом» так умеют чувствовать, что это их «чувствование» заменяет им и интеллект, и «понимание». Олег был именно такой.
Он в целом был человек и актер очень необычный и совсем не такой, как сейчас его легендируют.
Он был не просто уникальный – он был абсолютно особенный, таких ни до, ни после него не было.
Созданный одновременно и довольно скупо, и невероятно щедро.
Я много знавала актеров, которые не реализовались за свою жизнь даже на 20 процентов. Ну, вот Даль, к примеру.
Но актеров, сумевших реализоваться на все 200 процентов, я смогла бы перечесть по пальцам одной руки, и первым номером в этом списке будет, конечно, он – Олег Янковский.

ПУСКЕПАЛИС

Два года тому назад, когда я внезапно прочла короткое сообщение о его гибели, я что-то с минуту сидела в онемении, в ступоре, разинув рот, и не понимая смысла прочитанного.
Потом я позвонила Томской.
Если я чего-то не понимаю, я всегда звоню Томской, хотя далеко не всегда она может мне объяснить непонятное.
Раньше я звонила Юре (или бежала к нему в комнату), а после его смерти стала звонить Томской. Потому что теперь её воспринимала человеком, способным как-то защитить и успокоить. Я с Томской 30 лет работаю на фестивале, и уже привыкла считать, что для неё не бывает неразрешимых задач.
Вот и тогда я позвонила ей, думая, что она сейчас скажет мне: «А вот не читай всякой ерунды – и будет тебе счастье!».
Но Люда плакала в трубку, и я поняла, что это правда…
Я Серёжу заметила еще в 2003 году, в фильме «Прогулка».
Он для меня был «ноунейм», но когда нам сообщили, что никто не сможет прийти к нам на показ фильма в Роспрограммы, ни режиссер Алексей Учитель, ни Пегова, ни Цыганов, ни Гришковец, а может только какой-то Пускепалис, я подумала – да мне какая разница, кто будет стоять на сцене? Постоит, скажет пару слов и уйдёт.
«Прогулку» показали на открытии ММКФ, без особого успеха, и критика была кисловатая, а сегодня, неделю спустя, мы её показывали в Роспрограммах.
На хорошем сеансе, в субботу, в 16 часов. Обычный киносеанс.
Позвонил Лёша Учитель, сказал, что он всё же сам пришёл, но они с Пускепалисом не могут войти в Дом кино.
Я очень удивилась: съемочную группу встречали девочки-волонтерки, они у меня работали как часики, как это – не могут войти в Дом кино?
Прибежали девочки, насмерть перепуганные: там на улице толпа ломает Дом Кино.
Я позвонила директору Дома кино, старенькому, но весьма энергичному Кушлянскому: что это там творится такое? Почему это Учитель с артистом не могут войти в Дом и кто его ломает?
Вежливый Кушлянский орал нечеловеческим голосом.
Он уже пытался что-то сделать, что-то объяснить не попавшим в зал участникам ММКФ, но получил по морде от озверевшей публики, и теперь он вызывает конную милицию.
Я побежала вниз, посмотреть, что это за бред они все несут.
Взбешенная толпа окружила вход в Дом кино плотной стеной и никого не подпускала.
Я увидела поодаль ошалевших Учителя и артиста, и гаркнула, чтоб девчонки быстро выскочили через черный вход, и провели их. Через пару минут мы уже выходили на сцену. Пока их вели к черному входу, раздался звон стекла, а потом в самом деле приехала конная милиция и начала оттеснять толпу от дома.
Когда я сказала об этом Учителю, он был в восторге, а незнакомый чернявый мужик стал ржать.
Вот так мы с Пускепалисом и познакомились.
Спустя 3 года он сыграл в «Простых вещах», и в один миг из «ноунейма» сделался звездой первой величины. Впрочем, на нём это никак не отразилось. Он не зазвездился, так навсегда и оставшись замечательным, простым, добрым и умным.
Он снимался всё больше и больше, и играл всё лучше и лучше.
В нём была какая-то такая мужицкая литовская хуторская основательность и невозмутимость, хотя на экране он нередко полыхал мощным темпераментом. Но всё равно – за всеми этими его работами ощущался добротный такой мужик, который и к искусству подходит так же – добротно. Он никогда не был в кино пустым.
Он никогда не работал на голой технике «Вот тут улыбнуться, вот тут нахмуриться. А вот тут – рявкнуть».
Он играл всегда так, словно влез в шкуру персонажа, обжился в ней как следует, и теперь сам персонаж диктует ему – как себя вести и что говорить…
И еще удивительная штука: когда он играл в кино, даже если роль была второстепенная, он всегда в фильме оказывался лучшим. Тем, к кому всегда прикован взгляд, даже если он – на заднем плане.
8 лет тому назад мы отмечали на фестивале «Виват кино России» его 50-летие.

Мы всегда дарим юбилярам смешные «говорящие» подарки: Римме Марковой подарили громадную рельсу из пенопласта, которую «сгибаясь от тяжести» тащили ей лучшие мужчины российского кино, Алексею Петренко, как почетному ленфильмовцу,  подарили ключ величиной с него, с надписью «Без права передачи!», ну и всё такое – чтобы смеялись и сами именинники, и зрительный зал.
Что подарить Серёже мы не могли придумать, но тут вдруг где-то мелькнуло его интервью, что лучшим своим творением он считает… своего сына Глеба, который сейчас давно уже снимается где-то на другом конце страны, чуть ли не на Северном полюсе.
Мы созвонились с Глебом, со съемочной группой. Поклялись, что одним днём привезем Глеба и тут же отправим его назад, и заполучили Глеба.
Мы сделали всё, чтобы отец с сыном не встретились даже случайно: в номер к Глебу мы даже еду носили, а он терпел, ему тоже понравилась наша идея.
Когда все танцы и прыжки вокруг Пускепалиса на сцене БКЗ «Октябрьский» закончились, ему выкатили на тележке подарок: огромную коробку.
Серёжа несколько опешил. И стал бочком двигаться в сторону кулис. Подарок величиной с него в его планы как-то не входил.
А тем временем помощники на полном серьёзе сняли с коробки замок и дверца откинулась.
В коробке стоял здоровенный парень.
Ведущие сказали: «Поскольку лучшим своим творением Сергей Пускепалис считает Глеба Пускепалиса, мы дарим ему этого Глеба на юбилей.
Господи, как смеялся, а потом как завсхливывал зал на почти 4 тысячи мест, когда Серёжа сперва ахнул, а потом схватил сына в охапку и захохотал: «Вот это подарок так подарок!».
И потом уже всегда, несмотря на любую занятость, хотя бы на один день, он к нам приезжал обязательно. Вот и в том страшном году должен был приехать с фильмом «Доктор».
Но не приехал.
Когда начался фильм, в титрах которого имя Серёжи было в черной рамке, зал, набитый битком, заплакал. Еще не зная, про что фильм.
Потому что Серёжу любили все.
Ну, буквально все.
А когда мы сделали вечер памяти Серёжи на том фестивале, Дима Харатьян, который должен был уехать накануне, попросил поменять ему билет, чтобы остаться на Серёжин вечер памяти.  Вытащил из своего мобильника обыкновенное хоум-видео, как несколько друзей актеров встретились на фестивале, хохочут, веселятся и зажигают, а потом поют все вместе. Для себя – не для публики. В той компании был и Пускепалис.
Когда пошло это видео на экране – зал захлюпал носами и полез за носовыми платками.
Зарыдали, как по родному человеку.
Я помню, что так рыдали только по Высоцкому.
А Пускепалис для всей страны как-то незаметно стал своим и родным, и плакали по нему, как по своему и родному.
Конечно, он был совершенно выдающийся актёр.
Это был всегда какой-то поразительный уровень достоверности и невероятной силы воздействие на зрителя. 
Но я не думаю, что вся страна тогда горевала по выдающемуся актёру.
Горевали по очень хорошему, по редкостно хорошему человеку.
И это чувствовал каждый, кто хоть раз с ним соприкасался.
Кому повезло в жизни с ним соприкасаться.
Спасибо тебе, Серёжа, за всё.
Светлая память. Царствие Небесное.